— Минуточку! — В него был уставлен изящный указательный пальчик. — Кто ваш непосредственный начальник?

— Лейтенант Лео Ньюболд.

— Всего лишь лейтенант? Тогда прежде чем продолжить нашу беседу, я обсужу ваши методы с начальником полиции Майами.

Эйнсли понял, что неожиданно и на пустом месте произошел конфликт. Он мог бы отнести его за счет стресса, в который обычно повергает людей убийство, но слишком живо помнил слова патрульного Наварро: эта леди привыкла всем и вся командовать и не любит, когда ей перечат.

— Конечно, мадам, — сказал он, — вы свободны в любой момент воспользоваться телефоном и позвонить мистеру Кетлиджу. Только не забудьте проинформировать его, когда закончите свою беседу с ним, что вы задержаны, а за отказ оказать полиции содействие в расследовании смерти вашего супруга я буду вынужден в наручниках доставить вас для допроса в управление полиции города.

Они сидели друг против друга. Эйнсли кожей ощущал, до какой степени он ей ненавистен. Фелиция Даваналь отвела взгляд в сторону, потом снова посмотрела на Эйнсли и произнесла уже совершенно другим тоном:

— Задавайте свои вопросы.

Он не получил, да и не мог получить удовольствия от своей тактической победы. Строго официальным тоном он спросил:

— Когда и как вам стало известно, что ваш муж мертв?

— Примерно в половине восьмого утра я зашла в спальню мужа — она на том же этаже, что и моя. Мне нужно было его кое о чем спросить. Когда его там не оказалось, я спустилась в кабинет. Он часто просыпался ни свет ни заря, а кабинет был его любимым местом. Так я обнаружила труп и сразу же вызвала полицию.

— О чем вы хотели его спросить?

— О чем? — к такому вопросу Даваналь не подготовилась, а Эйнсли упрямо повторил его.

— Я собиралась… — спесь улетучилась, ей теперь не хватало слов. — Сейчас уже не помню.

— Ваши с мужем спальни соединены между собой?

— Нет… — наступила неловкая пауза. — Вообще-то странно спрашивать о таких вещах.

Так уж ли странно? — подумал Эйнсли. Пока было совершенно неясно, зачем миссис Даваналь в такой час понадобилось увидеться с мужем. А отсутствие двери между спальнями супругов многое проясняло в их отношениях.

— В вашего мужа стреляли, — сказал он вслух. — Вы слышали выстрел или похожий звук?

— Нет, ничего.

— Значит, не исключена вероятность, что вашего супруга убили задолго до того, как вы обнаружили тело?

— Не исключена.

— У мистера Мэддокс-Даваналя были неприятности или враги? Вы знаете кого-то, кто мог желать его смерти?

— Нет, — миссис Даваналь, полностью овладев собой, продолжала:

— Мне лучше сообщить вам сразу то, что вы все равно рано или поздно узнаете. Мы с мужем не были близкими людьми в полном смысле этого слова. У него были свои интересы, у меня — свои, и они никак не пересекались.

— И давно вы с ним жили разными интересами?

— Примерно шесть лет. А женаты мы были девять.

— Между вами случались ссоры?

— Нет, — решительно ответила она, но тут же поправилась:

— У нас были, конечно, размолвки по разным пустякам, но никогда ничего существенного.

— Кто-то из вас собирался подать на развод?

— Нет, нас обоих вполне устраивала такая жизнь. Мне самой статус замужней женщины давал определенные преимущества, в какой-то степени делал меня свободнее. Что же до Байрона, то он извлекал из всего этого вполне ощутимые выгоды.

— Какие же?

— Видите ли, до того, как мы поженились, Байрон был очень привлекательным и популярным у слабого пола молодым мужчиной, но и только — ни денег, ни блестящей карьеры. После женитьбы на мне он добился и того, и другого.

— Нельзя ли более конкретно?

— Ему дважды доверяли важные руководящие посты. Сначала в правлении универмагов Даваналей, затем — на телеканале WBEQ.

— И он занимал один из них до сих пор? — спросил Эйнсли.

— Нет, — Фелиция чуть помедлила с объяснением. — По правде говоря, Байрон ни на что не годился. Он был ленив да и особых способностей за ним не замечалось. Под конец пришлось полностью отстранить его от всякого участия в нашем бизнесе.

— А что же потом?

— Потом семья просто стала платить ему что-то вроде пенсии. Поэтому я и сказала про ощутимые выгоды.

— Не могли бы вы назвать мне сумму?

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Быть может, и не имеет, хотя на одном из этапов следствия эта информация все равно всплывет. Помолчав несколько секунд, Фелиция сказала:

— Ему причиталось двести пятьдесят тысяч в год К тому же он жил здесь совершенно бесплатно, и даже все эти его любимые тренажеры достались ему даром.

Четверть миллиона долларов в год за то, чтобы ничего не делать! Смерть Байрона Мэддокса этой семье была, безусловно, выгодна, заметил про себя Эйнсли.

— Если я правильно угадала, о чем вы подумали, те должна вам сразу сказать, что вы глубоко заблуждаетесь, — сказала миссис Мэддокс-Даваналь. Эйнсли промолчал, и она закончила свою мысль:

— Послушайте, я не буду понапрасну тратить слова и время, убеждая вас, но вы должны понять, что для такой семьи, как наша, эти деньги — пустяк, карманная мелочь, — она помедлила. — Гораздо важнее, что, хотя я и не любила Байрона, давно уже не любила, он был мне по-своему дорог. Можно сказать, что я буду тосковать.

Последняя фраза была произнесена доверительно, как неожиданное признание. С тех пор как началась их беседа, враждебность хозяйки куда-то улетучилась. Потерпев поражение в открытом противостоянии, она сдалась и превратилась в доброжелательного союзника, подумал Эйнсли. Впрочем, он не принял на веру всего, что сообщила ему Фелиция Мэддокс-Даваналь. Особенно сомнительным представлялся ее рассказ о том, как она обнаружила труп мужа. В то же время чутье подсказывало ему, что она его не убивала, хотя, вероятно, знала или догадывалась, кто это сделал. Так или иначе, но что-то она скрывала.

— Кое-чего я по-прежнему не понимаю, — сказал Эйнсли. — Вы уверяете меня, что муж вам был дорог, несмотря на то, что вы отдалились друг от друга. Но в то же время, когда вы обнаруживаете его тело, вас больше всего беспокоит, чтобы сюда побыстрее прибыла съемочная группа с вашего телевидения. Создается впечатление…

— Я понимаю, что вы имеете в виду! — перебила она. — Что я вела себя чересчур хладнокровно, не так ли? Должно быть, я действительно хладнокровный человек, но прежде всего я прагматик.

Она замолчала.

— Договаривайте, раз уж начали, — сказал Эйнсли.

— Я сразу поняла, что Байрон мертв, хотя не имела понятия, кто мог убить его. Передо мной был факт, и ничего изменить я уже не могла. Зато я реально могла сделать так, чтобы именно WBEQ — моя телекомпания, в которую я вкладываю всю душу, опередила конкурентов и сообщила новость первой. Так я и поступила. Вызвала группу, а когда ее сюда не пустили, позвонила на студию и передала в отдел новостей все, что мне было известно. Сейчас о случившемся уже знает вся Флорида, быть может — вся страна, и мы дали эту новость первыми, что крайне важно при той жесткой конкуренции, какую ведут между собой телевизионщики.

— Но ведь с вашим немалым опытом вы не могли не знать, что телегруппу к месту преступления не допустят?

— Конечно, я это знала, — скорчила гримасу Фелиция. — Попытка не пытка, так ведь? Я всегда стремлюсь к невозможному. Это у меня в крови.

— Достойно восхищения при любых других обстоятельствах, но не при расследовании убийства. Они обменялись долгими взглядами.

— А вы не совсем обычный полисмен, — сказала она затем. — Что-то в вас есть такое… Я пока не поняла, что именно, но вы отличаетесь от своих коллег и.., это будоражит мое любопытство. — Она впервые за все время улыбнулась, и в этой улыбке таился легкий намек на чувственность.

— У меня еще остались к вам вопросы, если не возражаете, — сказал Эйнсли по-прежнему сугубо официальным тоном.

— Спрашивайте, раз нужно, — вздохнула она.

— Кто еще находился в доме прошлой ночью, конкретно — в семь тридцать нынче утром, когда вы, по вашим словам, обнаружили труп мужа?